Вертинский написал самую подхалимскую песню о Сталине – любят сообщать либералы. Только чтобы добраться до государственной кормушки. И сразу пролилось Сталинскими премиями и прочими благами. Мол, не мог же антисоветчик Вертинский со своей жеманностью и лиловыми неграми воспевать подвиги Сталина! Поразительно, но это настолько нахальная байка, что дух захватывает!

Вертинский был человеком крайне необычной судьбы. И вполне несоветских убеждений. Но к зрелым годам стал вполне убеждённым Сталинцем. Без притворства, без дураков.

И когда всемирно известный артист пел песню со скромным названием «Он», это не комплимент был. Пел, что думал:

Для понимания настоящего Вертинского надо только два факта назвать. На Родину, в Москву он не в сорок пятом победном попросился. Нет, в самую мрачную пору сорок третьего. И уехал выступать на фронт.

И после циркового шоу Хрущева на двадцатом съезде высказался вполне определённо. Да-да, про культ личности:

Нет бы тоже сочинить про Хрущёва хвалебную песенку с названием «Оно». Высказался о докладе Хрущёва мировой артист почти нецензурно. Потому что к товарищу Сталину относился, может и без особой любви, но отдавал должное.

Что характерно, Вертинский для большевиков персонаж совершенно неподходящий. Отец видный киевский юрист, мать из дворян.

Рано остался сиротой, подрабатывал литератором. Писал, в основном об искусстве: про Шаляпина, Ансельми, Руффо.

Потом была дореволюционная Москва. Блок, Маяковский, авангардные художники. Вертинский легко влился в круг столичных деятелей искусства.

Мечта о театре поначалу не сложилась. Станиславский послушал Вертинского и категорически завернул – картавые не нужны. Потом фирменная картавость станет визитной карточкой артиста. Ирония судьбы.

Впрочем, были потом и театральные роли и даже кино. В 1913 году – первая роль на экране – кадет в «Обрыве».

И опять образ жеманного завсегдатая салонов не вяжется с реальной историей. Потому что в Первую Мировую Вертинский добровольцем идёт служить на санитарном поезде. И отправляется на фронт.

Представляете как шокировались дамы в парижских салонах, когда модный певец в одном из разговоров ударился в воспоминания? Что этими вот ручками сделал тридцать пять тысяч перевязок. Больше того, был ранен осколком.

В Москве Вертинский стал много выступать. Стиль крайне странный, и на мой вкус, даже болезненный. Странный свет, готический грим с чёрными красками, декадентствующий Пьеро.

И крайне странные страдающие стихи под неритмичную музыку. Для понимания достаточно почитать прогремевшую до Революции «Кокаинетку». Историю про погибающую на лавке наркоманку, аллюзию на гибель его же сестры от передозировки. На мой вкус, творчество душевнобольных.

Там другое видится. Это про страну написано. Что царская Россия дошла до края. И как та самая кокаинеточка погибает, утратив цели и смысл.

Впрочем, Революцию Вертинский не принял. Сначала уехал на оккупированные белыми Юга и пару лет колесил там с концертами. А в 1920 вместе с разбитыми врангелевцами бежал в Константинополь.

Впрочем, уже в зрелые годы про эмиграцию Вертинский напишет гораздо более осторожно:

Извините, верится в это с трудом. Вертинский явно симпатизировал белым. И от советской власти он именно что бежал за кордон.

Путешествовал и выступал много. От Варшавы до Берлина и Парижа. Вертинский начинал, конечно, с эмигрантских ресторанов. Но неожиданно европейская публика тоже горячо приняла необычного артиста. Вертинский становится большой звездой европейских сцен.

Потом была жизнь в штатах, в Харбине, Шанхае, в марионеточном государстве Маньчжоу-Го. Эх, был бы он разведчиком, переплюнул Мата Хари на три головы.

Все изменила Великая Отечественная. Никакого резона состоявшейся европейской звезде проситься обратно в Союз не было. Но весной сорок третьего Вертинский пишет Молотову:

И снова повторю – в сорок третьем, не в сорок пятом. Когда весь мир был почти уверен – России не устоять. Да никто бы не устоял! Но Вертинский просится быть со своей страной.

И вот немолодой уже Вертинский в Москве и уже совсем скоро выступает во фронтовых труппах. Начинает работать в кино и театре. Активно гастролирует.

Байка, что его зажимала цензура любопытная. Но Вертинский умудрился дать по Союзу почти три тысячи концертов. Хороша цензура!

И песню про Сталина в победном сорок пятом он пишет вполне искренне. Кстати, Сталинскую премию он получит гораздо позже. И вовсе не за неё, а за работы в кино и театре.

Поразительно, но вот такой персонаж, ни одним мизинцем не большевик, понял и принял Сталинский курс. И после доклада Хрущёва с разоблачениями Сталина был крайне возмущен.

Сохранилось его письмо жене о хрущёвском докладе:

Поразительно насколько образ Вертинского не совпадает с реальным человеком. Почему-то Вертинского представляют каким-то богемным растленным шоуменом. А жеманный образ выдают чуть ли не за противоестественные склонности.

На деле же – честный и мужественный человек. Горячо любящий Родину. И всей душой погруженный в искусство.

Какой там подхалимаж? Мог ли «подлизываться» к Сталину не юный уже человек, сделавший тридцать пять тысяч перевязок? Человек, приехавший домой в самую страшную пору Великой Отечественной, в сорок третьем?

Не думаю. Искусство его не было мне никогда особо близкое, но должное отдать нужно. Песню о Сталине Вертинский писал вполне искренне:

Послушать эту песню в исполнении ВИА «Мемуаристки» (сначала акапелла, потом немного музыки, вполне в стиле Вертинского)