От редакции:

Статья нуждается в фотографии героя публикации.

Просим читателей нашего канала помочь ее найти.

Данные сбросьте в комментарии.

+++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++

NEWS.ru

«Удушающее гостеприимство»: российский бизнесмен о работе в Ливии, отношении местных к русским и ситуации в стране

В феврале Россия восстановила работу своего посольства в столице Ливии Триполи. Также запланировано открытие консульства в Бенгази. Сейчас в Ливии сосуществуют несколько центров власти: временное правительство в Триполи, парламент в Тобруке и армия во главе с фельдмаршалом Халифой Хафтаром в Бенгази. Впереди масштабное восстановление страны, участие в котором определит влияние внешних игроков в Ливии на долгие годы. Российский предприниматель Константин Лазаренко, который живет и работает в Бенгази, рассказал NEWS.ru, какие сложности ждут россиян, желающих поучаствовать в восстановлении Ливии.

Какие стереотипы существуют в отношении Ливии

— Как вы оказались в Бенгази? Какое впечатление на вас произвела Ливия?

— Я приехал в Ливию год назад, занимаюсь развитием российско-ливийских отношений в сфере гуманитарного и бизнес-сотрудничества, туризма.

Впечатления от Ливии самые положительные. Люди здесь открытые, добрые, искренне готовы к контакту. Это первое впечатление сильно помогает, смягчает культурный шок. Я с 2018 года работал в странах Южной и Центральной Африки — Мозамбике, Замбии, Судане, — поэтому казалось, что я готов к тому, чего можно здесь ожидать. Но люди здесь, скажем так, очень аутентичные. На своей волне: у них собственное понимание времени, работы, пространства, мотивации, договоренностей, закона. Так что приходится нарабатывать навыки заново.

Сейчас здесь я занимаюсь тем, что организую делегации из Ливии в Россию и из России в Ливию. Например, на прошлой неделе мы привезли в Бенгази цирк Никулина. У россиян распространен стереотип, что современная Ливия — это руины, где под каждым кустом по игиловцу («Исламское государство» — организация признана в РФ террористической, деятельность запрещена), где не то что бизнес, но даже простой визит сюда — на грани экстрима. Мол, как только приедешь, тебя тут же или похитят, или в тюрьму посадят до выяснения обстоятельств.

У ливийцев зеркальный стереотип — что в России сейчас разруха: санкции, товаров нет, распределение по талонам, боевые действия, мобилизация и все по бункерам прячутся.

— Изменилось ли у ливийцев восприятие России после вашего приезда?

— Их удивляет, что Россия не Запад в том смысле, что у нас не ущемляют мусульман. Простой пример: на Западе есть молельные дома, но с мечетями сложно. У нас же не то что мечети, но целые регионы, живущие своими традициями и при этом полноценно встроенные в общество. И так веками.

При всех разговорах о мультикультурализме Запад не открыт для людей других культур. Да, тебе там дадут время на адаптацию, но следующее поколение вырастет чужим для своих родителей. Общество там ориентировано на экспансию, в первую очередь ментальную. Поэтому до нашего приезда ливийцы представляли нас по западной прессе такими же, как европейцы, только еще хуже — как недружелюбных, высокомерных и агрессивных.

— Многие ливийцы учились в СССР. Как получилось, что они сейчас представляют Россию по голливудским клише?

— В СССР училось старшее поколение. Но их дети росли, оглядываясь на Запад. Читали западную прессу, смотрели западные фильмы, получали западное образование. Мы потеряли это поколение.

В контактах с Глобальным Югом мы сейчас едем на старом запасе хода — и это не только Ливии касается. Там пока еще активно поколение, которое училось в СССР. Но когда это поколение уйдет, нам не с кем будет работать, мы ведь за последние десятилетия не создали задел на будущее.

Ценность образования — это не только технические знания, хотя и технические тоже: сколько «Панцирей» (российский мобильный зенитно-ракетный пушечный комплекс. — NEWS.ru) сгорело просто потому, что инструкцию по эксплуатации некому было прочитать. И даже не идеология. Основная ценность — это способность говорить на одном языке в каких-то элементарных, базовых вещах.

— Какие сейчас основные препятствия для популяризации России?

— Сейчас Ливия разделена, поэтому российский МИД не может выстраивать свои каналы на востоке — это будет считаться вмешательством во внутриливийские процессы. Есть и другие ведомства, занимающиеся культурными инициативами, но российское государство чересчур забюрократизировано, чтобы дать на это одобрение.

Да даже если бы оно и было дано... Нашим дай волю — они будут делегацию 12 часов за ручку водить по музеям и выставкам. А ливийцы в свою очередь порываются запереть гостей в отеле «все включено».

Это удушающее гостеприимство объясняется тем, что обе стороны живут страхами «кабы чего не вышло». Им важнее избежать потенциальных неприятностей, чем позволить гостям полноценно погрузиться в среду.

В этих условиях остается единственное — неформальные низовые связи между энтузиастами.

Почему ливийцы настороженно относятся к россиянам в Ливии

— Насколько сильно ситуация на западе Ливии сейчас отличается от востока страны?

— Это можно проиллюстрировать состоянием города, в котором мы находимся. Бенгази представляет из себя амфитеатр, который ступеньками спускается к порту. И подобно Триполи, ожидаешь, что город разделен на зоны: вот тут можно ходить, а вот там чужакам появляться опасно. Но в Бенгази этого нет. Вас, конечно, мало куда пускают, но это ливийцы зря перестраховываются, так-то город целиком прозрачный. Это указывает на то, что здесь восстановлена госмонополия на насилие. На западе же — лоскутное одеяло. Должна быть, конечно, какая-то своя неочевидная иерархия, но о монополии на насилие речи и близко не идет.

Все это проецируется на политические процессы. На востоке выстроена вертикаль с понятными для людей траекториями, которые зависят от трех сыновей фельдмаршала Хафтара. Халед Хафтар ориентируется на Россию, по крайней мере в публичных шагах. Саддам — на Запад. А Белькасем — инженер, он занимается инфраструктурными проектами. Аппаратная борьба здесь похожа на игру в дженгу (строительство башни из блоков. — NEWS.ru). А в Триполи — первобытный бульон, что-то вроде выведения крысиного волка (война всех против всех. — NEWS.ru).

В результате власть на востоке может себе позволить играть вдолгую. Может перевести политическую борьбу на уровень базиса — предоставления обществу услуг, закрытия потребностей, восстановления среды. На западе возможности конкурировать на этом поле в обозримой перспективе нет.

Катастрофа в Дерне (наводнение в результате урагана «Даниэль» в сентябре 2023 года. — NEWS.ru) это ярко подсветила. По результатам опросов в Триполи, 71% населения положительно оценивает действия армии по ликвидации последствий ЧС. В то время как меры, предпринятые правительством Дбейбы, — 52%. Рейтинг маршала Хафтара тоже вырос.

— Какие вызовы сейчас стоят перед властью в Восточной Ливии?

— Легитимность власти сейчас зависит от успехов в восстановлении общественного пространства. Когда едешь по городу, забываешь, что здесь творилось не так давно. Но потом выруливаешь куда-нибудь на границу итальянского квартала, а там город-призрак. Этот контраст между цветущими районами и руинами в нескольких метрах от них производит гнетущее впечатление. Тут еще надо иметь в виду менталитет местных жителей. Они ведь никуда не уехали, пережили и ИГИЛ, и бомбардировки. Переселить их из руин тоже не получится, то есть они как-то там до сих пор живут. И что вот с этими проплешинами войны делать, пока непонятно.

По тому, что вижу, я делаю вывод, что ливийцы тоже осознают символическое значение реконструкции. Но у них есть сложности с горизонтом планирования. Судя по всему, они взяли за образец Дубай и пытаются его у себя с наскока воспроизвести. Однако Дубай, мягко говоря, неоднозначный образец современного городского дизайна, и последствия такого подхода заметны уже сейчас.

Эта нехватка системного видения унаследована еще со времен Каддафи. Он обещал индустриализацию страны, построил заводы, но на них оказалось некому работать, никто не хотел вставать за станок. Достойная работа в представлении рядового ливийца — это быть управленцем, а профессии рабочего и даже инженера были отданы на откуп иностранцам — египтянам и туркам. В итоге в стране сейчас нехватка собственных технических кадров.

Конечно, ливийцы хотят развиваться, преодолеть это ограничение. Например, они снова открыли университет Бенгази. Но их общество слишком зациклено на самом себе.

Вторая проблема носит более абстрактный характер. Раньше у Ливии был мощный образ для внешнего мира — Каддафи, «Зеленая книга», Третья всемирная теория (идеологическая система лидера ливийской Зеленой революции Муаммара Каддафи, противопоставляемая коммунизму и капитализму. — NEWS.ru). Сейчас у ливийского общества есть внятная ценностная система, но нет идеологии и экспортного имиджа.

Как в Африке воспринимают Каддафи

— Но ливийцы здесь, на востоке, прохладно относятся к Каддафи...

— Ливийцы здесь — да, но есть еще общеафриканский, антиколониальный контекст. Смотрите, вот есть африканское племя, они веками живут своими порядками, потом появляется некто, разрезает территорию по живому на ломтики, кому какой вкуснее, и распределяет людей — ты теперь такой-то, должен жить там-то, добывать для нас то-то. В лучшем случае требуют срочно заниматься строительством суверенного государства.

Каддафи был единственным, кто попытался сформулировать альтернативу: как не прыгать в мясорубку национального строительства, а попытаться модернизировать архаичные племенные институции. Да, это была утопия, но он говорил с униженными и оскорбленными в Африке, и потенциальный мобилизационный ресурс этой работы не стоит недооценивать.

Я был много где в Африке — Ангола, Республика Конго — и в самых дремучих местах находил товары с символикой Каддафи. Не сувенирка для туристов, а футболки, зажигалки для местных. Каддафи был лицом панафриканского движения. Он выстроил персональный бренд, сравнимый по мощности с Манделой. Сейчас в Африке нет сопоставимого с ним образа в антиколониальном дискурсе.

https://dzen.ru/a/ZuOdRWOpGQxywxkr