Посвящается моему адвокату Вере Подколзиной, которая меня спасла

За четыре года совместной жизни Мария прекрасно изучила нрав Фёдора Никифоровича и уже по звуку шагов могла догадаться, в каком он пребывает настроении. Вот и сейчас, услышав, как он спускается к завтраку, женщина поняла, что Плевако не в духе. Шаги были тяжёлые и неритмичные, словно бы известный адвокат никак не мог определиться, стоит ли ему идти в столовую, чтобы там испортить всем настроение или попросить накрыть стол в кабинете.

– Дети, – Мария Андреевна обвела взглядом детей-погодков, трёх сыновей и четверых дочерей, – кушайте быстрее. Кто съест колдскол* последним, будет весь день учить французский язык.

(* колдскол - холодный датский кисломолочный суп, – В.Ч.)

Ложки застучали втрое активнее, словно вёсла гребцов на финишной прямой, и первая чистая тарелка была предъявлена матери дочерью Анастасией ещё до того, как в зал вошёл Фёдор.

Вид у него был действительно неважнецкий. Сорокалетний мужчина, обычно статный и подтянутый, был хмур, лицо имел опухшее, руки сцепил за спиной, словно бы он не хотел никого приветствовать. Даже ростом «московский Златоуст» казался много ниже обычного. Домашний халат был запахнут не особенно тщательно, и завязанный широким узлом пояс, обычно плотно охватывавший талию, на этот раз висел так свободно, что, казалось, адвокат имел объёмный живот, которого на самом деле не было. Фёдор не стал сразу садиться, встал рядом и оглядел детей.

Между тем гонка подходила к концу, тарелки пустели одна за другой, и счастливые финалисты замирали, напряжённо ожидая, кому из аутсайдеров придётся зубрить французский. Последними оставались младшие, пятилетняя Тамара и шестилетний Андрейка. Мальчик очень старался, ложка просто мелькала у него передо ртом, а не попавшая в рот пахта растекалась по щекам. Он уже был близок к победе, но тут хитрая Тамарка применила неожиданный приём: она просто подняла тарелку и выпила остатки холодного супа. После чего показала чистую посуду маме. От неожиданности и обиды у мальчика по щекам, перемешиваясь с пахтой, потекли слёзы:

– Так нечестно, – заревел он, – она обманула! Так нельзя, я первый! Дядя Федя, скажите ей!

Однако призыв к отчиму не возымел действия, Фёдор Никифорович промолчал и в защиту пасынка выступать не стал. Красноречивее всех отреагировала на эти слова Тамара. Она скорчила страшную рожу, показала брату длинный розовый язык и негромко, но так, чтобы ему было слышно, проворчала:

– Бе-бе-бе-бе, плакса-вакса-гуталин...

И вызвала у Андрейки ещё более мощный поток слёз.

– Тамара, как тебе не стыдно! – вступилась за брата старшая из сестёр, Анастасия, та самая, что справилась с поставленной задачей первой. Ей скоро должно было исполниться тринадцать, и она на фоне всей этой мелюзги уже чувствовала себя взрослой и ответственной девицей. – Прекрати дразниться. А ты, Андрей, не плачь. Ты же мальчик, тебе нельзя плакать. Если хочешь, будем учить французский вместе.

Такой вариант выглядел уже не так обидно, и брат быстро успокоился.

– Всё, дети, – строго скомандовала Мария Андреевна, – идите к себе. Я к вам скоро поднимусь. Александр, Анастасия, Александра, Коленька, Тоня, Андрей, Тамара.

По мере называния имён дети вставали со своих стульев и подходили за благословением сначала к отчиму, а затем к матушке. Те гладили их по голове и давали ручку для поцелуя, после чего дети гуськом удалились.

Когда все они покинули столовую, Фёдор наконец занял своё место во главе стола. Мария подошла к нему и серебряным половником налила из стоявшей на льду супницы пахту с овсянкой, в которую положила несколько кусочков клубники. Она не любила перепоручать прислуге то, что ей приятно было сделать самой. Женщина не задавала вопросов, зная, что Фёдор всё расскажет сам. Между тем он попробовал ложку похожего на жидкую кашу завтрака:

– Что это?

– Колдскол. Когда мы были в Стокгольме, нас этой датской окрошкой каждый день на завтрак кормили. Вчера с рынка принесли первую клубнику, вот я и решила детям сделать.

Фёдор не стал уточнять, кого именно Мария имела в виду под ёмким местоимением «мы». Он молча съел ещё несколько ложек, после чего сделав, скорее по привычке, некоторую театральную паузу, сказал:

– Я вчера был у твоего благоверного. Узнал, что он теперь в Москве, и нанёс визит. Уж такой благоверный, просто мочи нет.

– Это от него ты так поздно вернулся? Уж извини, что не дождалась.

– И правильно сделала. Нет, у твоего Василия Фёдоровича я пробыл от силы час, но потом мне стало так тоскливо, что я поехал в оперу к Мамонтову. Давали «Князя Игоря». Шаляпин был неподражаем. Извини, что не взял тебя, мне надо было побыть одному, успокоиться, подумать.

– И как он живёт? – помолчав, спросила Мария.

Фёдор прекрасно понимал, что спросила она не про Шаляпина, а про своего мужа, купца первой гильдии миллионщика Василия Фёдоровича Демидова. Василий Фёдорович не имел никакого отношения к старинному демидовскому роду, уже давно превратившемуся из купеческого в дворянский, однако известен был в России не меньше своих знаменитых однофамильцев. Во-первых, благодаря огромному состоянию, превышавшему 5 миллионов рублей (для XXI века – эквивалентно 5 миллиардам долларов. – В.Ч.). Во-вторых, это был один из немногих купцов, фактически владевших целым городом – Вязниками, что во Владимирской губернии. Наконец, он был одним из главных российских льнопромышленников, наладившим в своём городе фактически первое в империи безотходное производство.

– Живёт так, как будто ничего особенного не происходит. Принял меня за ужином. Представляешь? Пост, а он свинину ест. Имел наглость и мне предложить, а когда я сказал, что православному христианину так негоже, ответил, что он взял разрешение от доктора в связи со слабостью желудка на постную пищу. Лицемер. Сказал, что у него в Вязниках поросят готовят лучше, чем во Франции, и я пожалею, что отказался от его предложения. Как будто во Франции едят свинину...

– Едят, Федюшка, и готовят очень недурно. Но тут Василий Фёдорович прав: в Вязниках она правда как-то лучше получается... А он не удивился твоему приходу?

– Если и удивился, то не подал виду. Сказал, что рад лично познакомиться с таким великим оратором. Что ему надоело общение исключительно через поверенных. И сразу спросил про дело старушки с 30-копеечным медным чайником, было ли таковое на самом деле. Знаешь, Машенька, я уж и не рад, что тогда взялся за это дело. Теперь как куда ни приду, все сразу вспоминают эту несчастную старушку-дворянку, укравшую этот несчастный чайник. Хотя это и не медный чайник был совсем, а серебряный кофейник и оценён он был отнюдь не в 30 копеек, а в 300 рублей, что очень даже немало, жалованье коллежского секретаря за полгода. Но все упорно твердят про чайник и про 30 копеек. Как будто у меня и других дел не было.

Мария Андреевна почувствовала, что нашла ниточку, которая может вывести мужа из мрачного состояния:

– Но, Федюша, ты должен признать, что это была гениальная защита! Всё хотела тебя спросить, а как ты вообще эту старушку нашёл? Неужели она при своей бедности к тебе обратилась? Или не знала, сколько ты стоишь?

– Что ты! Просто был в мировом съезде, а там «бродячее правосудие» (ироническое именование выездных судебных сессий. – Ред.). Вместо защитников – кандидаты на судебные должности, на каждое дело – по 15 минут. Смотрю, сидит в коридоре старушка и плачет. Одета так бедненько, но чистенько и аккуратненько. Жалко её стало, спросил, что сделала, а она: «все померли, средств нет, украла кофейник». Кража пустяшная, но, поскольку старушка дворянского сословия, положен окружной суд. И наказание при такой защите может быть реальное. Нашёл её «кандидата», спросил, может он мне её передать, тот только рот раскрыл: «Фёдор Никифорович, да вы ещё спрашиваете, почту за честь, да я... да для вас...» Заседание начинается, первым же вопросом бабушка признаёт себя виновной. Мы с товарищем (заместителем) прокурора соглашаемся, что в этом случае допрос свидетелей не нужен. Обвинение поднимается и начинает: «Бу-бу-бу, это кража не простая, бу-бу-бу, когда тёмный крестьянин крадёт – понятно, а тут дворянка, бу-бу-бу, по рождению принадлежащая... да у нас заветы, да образование, да какой она пример другим подаёт!» Ну, меня и взяло зло. Сказал речь экспромтом, и присяжные её тут же оправдали и отпустили.

– Феденька, милый, умоляю, ещё раз ту речь скажи!

Мужчина преобразился. Он поднялся из кресла, выпрямился, подтянул пояс, гордо поднял голову и начал:

– Господа присяжные заседатели! Каюсь. Я несколько легкомысленно посмотрел на дело и взял на себя защиту моей клиентки. Думал, присяжные пожалеют. Дело пустячное! Но, выслушав речь господина товарища прокурора, я увидал, что ошибся. Он так убедил меня в тяжести преступления моей клиентки, что я не нахожу ни одного слова в её оправдание. И позволю себе только несколько развить мысль почтенного представителя обвинения.

В 862 году Русь страдала от страшных внутренних беспорядков. Но предки наши послали за варягами. Пришли варяги, помогли, ввели порядок. И воскресла Русь. Потом на Русь пришли татары, разграбили, сожгли её, полонили всю. Погибала Русь. Но не погибла! Сплотилась воедино, встряхнулась и сбросила с себя ненавистное поганое иго. Поднялась и воскресла святая Русь. В 1612 году под игом поляков кровью сочилась и умирала израненная Русь. Всё пророчило её гибель. Москва была взята, и уж в Варшаве ждал Мономахова венца чуждый Руси, иноплеменный царь. Но встала Русь как один человек, и разбила позорные цепи, и с позором прогнала надменного врага. Воскресла святая Русь и была спасена.

А через двести лет победитель всей Европы, казалось, на голову ей ступил дерзкою ногой. Москва была сожжена! Из Кремля победитель диктовал условия мира! Но и тут не погибла Русь. Поднялась и огнём, и морозом своим, оружием и граблями гнала победителя – гнала, пока не утопила его славы в Березине. Воскресла Русь!

Но вот в тысяча восемьсот таком-то году престарелая дворянка такая-то, от голода забыв все законы божеские и человеческие, украла серебряный кофейник, подорвала всякое уважение к священному праву собственности, подала пагубный пример всей России. И от этого удара, мне кажется, никогда не оправиться, не подняться, не воскреснуть бедной Руси.

Мария в восхищении захлопала в ладоши:

– Федя, ты гений!

Адвокат же сел обратно, съел ещё пару ложек датского завтрака и в сердцах воскликнул:

– Нет, ну никогда бы не подумал, а кто бы сказал – не поверил бы, что бракоразводный процесс может так растянуться. Ведь когда ты ко мне в первый раз обратилась, я ещё так обрадовался. Думаю, трудов-то на копейку, а гонорар – пять тысяч. И вот тебе пожалуйста: четыре года, а движения и вовсе нет.

– Но зачем ты поехал к нему лично?

– Хотел поговорить конфиденциально, tête-à-tête. Был уверен, что теперь он на развод согласится. Да и как не согласиться, если его жена ждёт ребёнка от другого человека? Факт измены налицо, духовная консистория возражать не должна, сенат – тоже, указ соблюдён, что ещё надо? Мы же не пытаемся, как того требуют моральные устои, выставить изменником мужа, берём вину на себя. Несмотря даже на то, что на тебя на два года будет наложено осуждение на безбрачие, мы и на это готовы пойти.

– И что?

– Что? Он на голубом глазу заявил, что про беременность знает. И не просто знает, а знает именно, что ребёнок у тебя будет от него. И он даст ему свою фамилию, независимо от того, будет это мальчик или девочка. Говорит, что счастлив, что у него будет восьмое «дитятко».

– Ну и подлец!

– Форменный подлец. Когда я его спросил, как же от него может произойти ребёнок, когда ты от него съехала уже как четыре года, не сморгнув глазом, говорил, что ты регулярно у него ночуешь и исправно выполняешь свой супружеский долг. И тому свидетелями вся домашняя прислуга. Когда я спросил у него, когда же это ты у него была, он сказал, что точно не помнит и не обязан помнить. И ведь прав, не обязан. И ничего его не берёт. В обществе его, кроме как «льняной олень», уже никто и не называет, а он упёрся: не было измены, и всё тут!

– Федечка, а если мы с тобой вместе пойдём в консисторию и расскажем про наши отношения? Конечно, для газет это будет sensation и grand scandale, но я на это пойти готова.

– Бесполезно, Машенька. Видишь ли, в соответствии со статьёй 47-й Книги о правах и обязанностях семейственных Свода законов гражданских брак может быть расторгнут только формальным духовным судом по просьбе одного из супругов. Причём в соответствии с определением Святейшего синода просто взаимного согласия супругов недостаточно. Просьба должна быть подкреплена одним из следующих условий.

Второе, в случае когда один из супругов приговорён к наказанию, сопряжённому с лишением всех прав состояния, или же сослан на житьё в Сибирь с лишением всех особенных прав и преимуществ. Это нам не подходит. Третье, в случае безвестного отсутствия другого супруга. Там надо быть невесть где не менее пяти лет, это нам тоже не подходит. И первое, главное, в случае доказанного прелюбодеяния другого супруга или неспособности его к брачному сожитию. Первая часть этого первого пункта статьи как раз наш случай.

Но! Просьбу должна подавать именно пострадавшая сторона, сиречь наш дорогой Василий Фёдорович. А он этого не желает. От тебя же, равно как и от меня, никто и принимать никакую просьбу не будет. Но даже если и примут, и в этом состоит настоящий фарс наших гражданских законов, это всё равно не будет иметь силы. Ибо, даже если предположить, что Василий Фёдорович подаёт прошение, а ты признаёшь факт измены, для консистории всё это не имеет ровно никакого значения.

– А что же тогда имеет?

– Свидетельские показания. Должны быть предоставлены два свидетеля, каждый из которых должен поклясться, что наблюдал непосредственно сам факт измены.

– Да разве же такое возможно?

– При нормальном течении дела вполне возможно. Первый свидетель рассказывает, что перепутал номера в гостинице и случайно зашёл не в ту дверь, а там – такое. Минутой позже то же происходит и со вторым свидетелем. Вот и всё. Но! Свидетели эти тоже должны быть предоставлены пострадавшей стороной. Боюсь, что, даже если мы найдём для твоего дражайшего супруга таких «свидетелей» и полностью обеспечим их показания, Василий Фёдорович их услугой не воспользуется.

– Так что же нам делать?

– À la guerre comme à la guerre (на войне как на войне. – фр.), проигран бой, но не проиграна война. Я послал прошение в сенат, жду ответа. Мы должны попытаться твоего супруга спровоцировать на действия и ждать его ошибки. Настроить общественное мнение в твою пользу. Но он не поддаётся. Измену не признаёт, подарки тебе присылает на именины, письма идиллические шлёт, будто ты у меня в доме не живёшь полноправной хозяйкой, а гостишь...

– А ко мне присылает людей, которые на словах передают, как он меня любит, как тоскует и как ждёт, что я вернусь. Будто я не помню, как он бил и меня, и детей... Напьётся и бьёт. Одиннадцать лет я с ним мучилась, родители же меня за него без любви и без спросу отдали. Утопилась бы, да Бога побоялась. И не хотела детей с ним оставить. Грех сказать, но обрадовалась, когда батюшка почил и полмиллиона наследства оставил. Сначала хотела откупиться, половину ему давала – не взял. Люблю, говорит, не отпущу. Тогда я из Вязников в Москву и сбежала, извозчику на вокзале говорю: «Вези к лучшему защитнику». Он сразу: «К лучшему – значит, на Новинский, к Плеваке». Так и сказал: «к Плеваке», – женщина улыбнулась милому воспоминанию. – А может, оно и лучше, что так получилось, может, это Господь меня такими путями к тебе привёл... Милый мой.

Мария Андреевна подошла к адвокату и охватила ладонями его голову. Внезапно к ней пришла тревожная мысль:

– Постой, он сказал, что даст нашему ребёнку свою фамилию? Но я этого не хочу! Я хочу, чтобы он был Плевако!

Адвокат усмехнулся.

– Машенька, не бойся, наше дитя я ему не отдам. И незаконнорождённым оно не будет. Уж я-то знаю, каково оно, быть незаконнорождённым. Знаешь, я не могу и не хочу судить нашего с братом отца. Он душу положил, заботясь о нас, но понять его не могу. Ведь был холост, с нами – ласков, дал нам возможность получить хорошее образование, умирая, оставил завещание в нашу пользу. Но почему он не женился на матери, почему сделал нас в обществе изгоями? Не знаю, не понимаю. С нами же всё просто. Рожать поедешь в Вишнёвое (усадьба Плевако в Тамбовской губернии. – Ред.). Ребёнка запишем подкидышем. На крыльцо положили, мы и нашли. И я его сразу усыновлю. Если про тебя вопрос поднимется, скажем: родила мёртвого, за акушером дело не станет. Но это на крайний случай, не думаю, что Василий Фёдорович здесь будет настаивать на отцовстве. Не бойся, я ещё ни одного бракоразводного процесса не проиграл. А уж в этом победить мне сам Бог велел. Когда тебя ко мне послал.

***

Фёдор Никифорович не знал, что дело по расторжению брака между купцом первой гильдии Василием Фёдоровичем Демидовым и его супругой Марией Андреевной Демидовой, в девичестве – Ореховой, окажется в его практике самым длинным. За время тяжбы Мария родит Фёдору троих детей, дочь Варвару и сыновей Сергея и Петра. Всех их последовательно сначала запишут подкидышами, а потом усыновят. Процесс продлится 20 лет и закончится только со смертью купца Демидова.

Фёдор Никифорович в письме одному из своих друзей напишет об этом так:

Уже спустя несколько месяцев в одном из московских храмов сочетались браком вдова Мария Демидова и адвокат Фёдор Плевако. В газетах, освещавших свадьбу, писали, что счастливая невеста выглядела красивее своих молодых дочерей.

А вам чья позиция ближе, Плевако или его оппонента Демидова? Пишите в комментариях, давайте спорить